Казалась, прошла целая вечность, но как-то раз я услышал звуки снаружи и понял, что джонка пристала к берегу в каком-то большом порту, и догадался, что это Шанхай. Может быть, хоть сейчас я смогу увидеть Мей-Линг. Распахнулась крышка трюма, и в четырехугольном проеме черным силуэтом на фоне серого неба вновь появилась голова кули. Он спустил лестницу, и я поднялся на палубу, стараясь как можно глубже вдохнуть свежий солоноватый морской воздух и щурясь от яркого света. Когда глаза немного привыкли к солнцу, я огляделся вокруг, пытаясь обнаружить хотя бы малейшие следы присутствия моей сестры на борту. На палубе кишели матросы, снимая паруса и возясь со снастями. Кули посмотрел на цепи, стягивающие мои лодыжки, и я уловил жалость в его взгляде — должно быть, я выглядел слишком жалко. В конце концов, я был не более чем мальчишкой девяти лет от роду, таким же бедным, как и он сам. Какой вред я мог причинить окружающим? Кули пожал плечами, снял с меня кандалы и засунул их под бухту манильского троса. Таким образом, он дал мне понять, что я могу оставаться на палубе и хотя бы относительно свободно перемещаться в пределах судна.

Минуту спустя я заметил, как хозяин, с осторожностью спустившись по трапу, уселся в ожидавшего его на пристани рикшу. Я подождал, пока рикша отъедет, и, стараясь не попадаться на глаза членам команды, проскользнул в каюту хозяина в надежде найти там Мей-Линг или хотя бы следы ее присутствия. Но ее не оказалось ни в каюте, ни в крошечном закутке рядом с ней. Я выбрался на палубу и обшарил джонку от киля до клотика. Я знал, что, заплатив за Мей-Линг кругленькую сумму, хозяин вряд ли убьет ее или выбросит за борт на поживу акулам, прежде чем она принесет ему ожидаемую прибыль. Скорее всего, ее отправили с корабля на сушу, как только судно причалило к берегу, возможно, для того, чтобы она присоединилась к другим девушкам, предназначенным для продажи. Тогда я очень осторожно вместе с матросами, спешившими на берег, спустился по трапу и последовал за ними в надежде, что они приведут меня к торговцу живым товаром, а значит, и к Мей-Линг. Но те быстренько свернули в узкую улочку, где, судя по запаху, располагались опиекурильни, а также предлагали свои услуги дешевые портовые шлюхи. Вряд ли мне удалось бы найти там хозяина и сестру.

Я побрел прочь, не разбирая дороги, и болтался по городу целый день до тех пор, пока не стали болеть ноги. Время от времени я останавливался и спрашивал у прохожих, не знают ли они, где торгуют девушками, но те лишь смотрели на меня с недоумением и торопились пройти мимо. Наступила ночь, и я оказался один-одинешенек, затерянный в пугающем меня городе, без денег и в полном отчаянии. Я присел на корточки в одной из темных аллей и дал волю слезам. Я понял, что больше никогда не увижу Мей-Линг.

Прошло несколько дней. Я слонялся по городу, выпрашивая милостыню, и горячо благодарил жителей даже за самое ничтожное подношение. Подобно привидению — тощему и бессловесному, я отирался рядом с местами, где мне могли подать хотя бы рисинку. Заодно я слушал разговоры прохожих и посетителей чайных, из которых уяснил себе, что жизнь в Китае бедна и неимоверно тяжела, зато люди, отправившиеся далеко за океан в сказочную Америку, гребут деньги лопатой, особенно если им повезет и они попадут в Калифорнию, где недавно открыли богатейшие залежи золота. Говорили, что люди, живущие в Америке, копают землю и достают золото и серебро. Говорили также, что они, американцы, строят дороги и открывают новые предприятия. Китайцы не только живут в Америке, как короли, но еще имеют возможность отсылать домой астрономические суммы, на которые прекрасно существуют их престарелые родители, жены и дети. Люди из Той-Шаня становятся все богаче и богаче, покачивали завистливо головами состоятельные шанхайцы, с аппетитом уплетая свиную поджарку и боты с вкуснейшей подливой, о которых я даже и мечтать не смел. Богатство для меня всегда означало сытый желудок и матрас для отдыха во время сна, но я стал задумываться об их словах. Мей-Линг была для меня потеряна, семьи я не имел. Почему бы мне не присоединиться к богачам из Той-Шаня, процветающим в Америке?

Я вернулся в порт и, осторожно выспрашивая моряков и грузчиков, обнаружил корабль, который должен был на следующий день отплыть в Сиэтл. Это было небольшое потрепанное непогодой и волнами всех морей паровое суденышко. Матросы, больше смахивавшие на пиратов, стояли вдоль борта у ограждений, поплевывая в воду и покуривая трубки. Все они были грязны и развязны и весьма мне не понравились, но этот пароходишко был единственный, который отправлялся завтра прямо к золотым копям Америки. Я решил, что любой ценой проберусь на борт. Я храбро подошел к трапу и спросил, не нужен ли им помощник на все руки. Те посмеялись над несчастным заморышем, но, тем не менее, проводили меня к капитану — толстому американцу в белой форме, обильно украшенной золотым шитьем, и в белой фуражке, обшитой золотыми галунами. В кулаке он сжимал горлышко бутылки с виски, к которой время от времени прикладывался. Узнав о том, что я хотел бы стать членом его команды, капитан, как и все прочие, расхохотался.

— Понятное дело, сынок, — сквозь смех с трудом проговорил он, и его толстый живот заколыхался. — Что ж, одним больше, одним меньше… Но тебе придется работать как следует, даром я никого кормить не стану.

О жалованье американец даже не вспомнил, но мне-то и нужно было всего немного пищи, а уж когда я доберусь до Америки, думал я, я найду работу и буду зарабатывать деньги, как и все люди из Той-Шаня, копаясь в знаменитой Золотой горе.

Корабль отплыл на рассвете, и хотя я был очень занят на уборке снастей, тем не менее, я бросил прощальный взгляд на исчезающий берег земли, называющийся Китаем, и преклонил колена на заплеванной грязной палубе, совершив девять глубочайших поклонов в память о моей матери Лилин и моей сестры Мей-Линг. Затем я обратил лицо в сторону океана и стал ждать, когда покажется Америка.

Огонь в камине стал затухать, окрасив внимательные лица Энни и Фрэнси в малиновые тона. А Лаи Цин после паузы проговорил:

— Все, что случилось потом, — тема другого рассказа. Он поднялся со своего стула и вежливо поклонился слушательницам:

— А теперь Лаи Цин просит вас выказать внимание к его телесным немощам — он устал в дороге и, с вашего разрешения, отправится спать. Но прежде чем удалиться, я хочу поблагодарить вас за понимание и дружелюбие. Мне не случалось раньше коротать вечер в обстановке истинного тепла, равно как не приходилось ощущать подлинную заинтересованность в моей скромной особе. Сегодня жизнь вашего друга обогатилась новым опытом, и я благодарен вам за это.

И китаец, еще раз вежливо поклонившись, покинул комнату. Фрэнси и Энни еще некоторое время сидели неподвижно, сохраняя молчание, погруженные в собственные мысли.

— А мне казалось, что моя жизнь была тяжкой и несправедливой ко мне, — наконец тихо сказала Энни. — Теперь мне стыдно за себя, ведь по сравнению с жизнью Лаи Цина моя кажется безоблачной. У меня всегда были крыша над головой, достаточно еды, одежды и всего прочего.

— Но, как и у него, у нас не было того, что не купишь ни за какие деньги — любви и дружбы, — проговорила Фрэнси.

Уже позже, лежа в постели без сна и перебирая в памяти рассказ Лаи Цина, Фрэнси сложила руки над животом, в котором бил ножками младенец, готовый вот-вот появиться на свет, и поклялась, что ее еще не рожденное дитя никогда не будет ощущать недостатка в любви и ласке.

Глава 22

На следующее утро Лаи Цин посвятил Фрэнси в свои планы.

— Другие купцы уже торгуют теми же самыми товарами, что и я, — сказал он. — Мне остается снижать цены и постоянно расширять ассортимент товаров в магазинах — иначе я лишусь всех преимуществ, полученных в самом начале. В этой связи появляется необходимость ликвидировать цепь посредников и закупать товары в Шанхае и Гонконге напрямую, а также самому заниматься их транспортировкой в Америку. И не только в Сан-Франциско, но и в Нью-Йорк, Чикаго, Вашингтон. И кроме того, теперь я собираюсь закупать товары не только для китайских эмигрантов, но и более дорогие вещи, которые понравятся и белым, — драгоценные шелка из Гунана, ковры из Ирана, старинное серебро, бронзовые зеркала и старинные шкафчики из черного дерева, расписанные от руки восточные ширмы и картины, а также, разумеется, фарфор. Судьба купца зависит от того, насколько он в состоянии расширить дело. Глупо ограничиваться только поставками для своих соотечественников. Но белые не захотят вести дела с китайцем. Компания, на вывеске которой будет значиться имя Лаи Цина, обречена на провал. Но если ты станешь моим партнером, все может перемениться.